Женщина и кровь. Выбор, вечность

Текст: Майя Ставитская

Леди долго руки мыла,
Леди крепко руки терла,
Эта леди не забыла
Окровавленного горла.
Леди, леди, вы как птица
Бьетесь на бессонном ложе.
Триста лет уж вам не спится.
Мне лет шесть не спится тоже.
Ходасевич.

Оттого ли, что прочитана прежде других трагедий Шекспира или по множеству связей, что протянулось к произведениям, героям, ситуациям, которые глубоко затронули - "Макбет" на втором месте среди шекспировых трагедий. Первое у "Гамлета", как иначе. Безупречный в совершенстве артефакт; чаша, налитая архетипическими ситуациями до выгнутой поверхностным натяжением линзы; дивной красоты монологи; и там бедняжка Офелия и, ах, да что говорить - сам Гамлет. А на втором не Отелло, с его "За муки полюбила, за состраданье к ним", не "Ромео и Джульетта" - Меркуцио хорош необычайно: "Все это Меб!" и Кормилица, н-но, не то. И уж конечно не "Буря", в которой вовсе никакого толку не поняла. А больше трегедий его и не читала. Комедии - другое дело, их люблю, но теперь не о них. 

 

Макбет. Обложка книги, созданной студентами Advanced Design at Oak Park High School. 15 первых страниц издания можно посмотреть здесь. Нажать на PREVIEW

"Макбет" лег скользким шариком свинца в ту душевную нишу, где черное бессмысленное злодейство ждет заслуженная кара, как в финале народных сказок. С той разницей, что начальным посылом жажда власти, а не зависть и ревность - мотивы, которые легко понять любому. И наказание приходит не извне - изнутри. Скользким, потому что наслаивать впечатления на изначально положенное не получилось. Замечали ли вы: в абсолютном большинстве случаев действует принцип жемчужницы: песчинка первого впечатления попадает внутрь тебя и если края ее достаточно остры, они причиняют дискомфорт, требуют сглаживания, адаптации, душевной работы по обволакиванию ранящей кромки слоями перламутра.

Об избыточном: телесном, словесном, сокрытом – в себе

Текст: Майя Ставитская

"Каждый, кто проникает, думает, что он проник первым, тогда как он всего лишь последний член в ряду предшествующих, пусть даже первый в ряду последующих, и каждый воображает, будто он первый, последний и один-единственный, тогда как он не первый, не последний, и не один-единственный в ряду, что начинается в бесконечности и продолжается в бесконечность"
Джойс "Улисс"

Фраза из романа относится не к чтению интеллектуальной литературы. Отнюдь. Там все касается вещей плотных и плотских, и площадных - точно не утонченных. Обманутый в очередной раз муж, который сам не без греха, размышляет о природе отношений между мужчиной и женщиной, прежде чем нырнуть в постель под теплый уютный бок супружницы. Ах, ну что за балаган, право! Блум не Одиссей, Моллиган не Пенелопа и Стивен не Телемах. Ни разу!

Улисс, он каким должен быть? Правильно, брутальным, истинным мачо, "сочетающим секс с холодком ЭВМ" Даром , что ли, любимец Афины? Богиня мудрости из зевсовой головы рожденная абы какого смертного покровительством не удостоит. Герой Трои, поджарый и мускулистый, прежде занятную штуку с лошадью придумал ("Бойтесь данайцев, дары приносящих"), переломив ход бесконечного противостояния; после странствовал четырнадцать лет по морям-по волнам. И все время оставался безусловным лидером своей команды. А напоследок перебил хренову тучу претендентов на благосклонность жены, заодно уж с ее служанками и корабли их пожег - гулять, так гулять

Юный Гессе в кругу друзей, или О непрерывности мира

Текст: Елена Невердовская

Когда разговор заходит о Германе Гессе, то, конечно же, я не попаду впросак, - знаю кто он, и да, когда-то читала. «Игру в бисер» и маленькую книжку рассказов из библиотеки «Иностранной литературы», изданную в конце 1980-х. А дальше – темное пятно. Или белое, полный туман. Ничего не помню. Вот так бывает. Провал. В памяти – только название одного рассказа «Последнее лето Клингзора» и только образ женщины в красном на фоне зеленого холма. Вообразила себе во время чтения, очевидно. И сшила себе платье из красного атласа, широкий балахон, чтобы ходить в общаге на танцы.

Германн Гессе (внизу справа) в кругу друзей из Кирххайма. Otto Hofmann: Hermann Hesse (rechts vorne) und sein Kirchheimer Freundeskreis, 1897-99.
Schiller-Nationalmuseum/Deutsches Literaturarchiv, Marbach.

Платье давно истлело, общежитская жизнь в прошлом. В настоящем – время читать, нет не Германа Гессе, а Hermann Hesse с двумя едва выдыхаемыми «х». Поводом, нет, легким толчком стало не прибретение книги и не соблазнение чужим услышанным или прочитанным мнением, а дом в швабской глуши - историческое здание провинциального фотоателье, где была сделана, предположительно, в период 1897 -1899 лишь одна фотография молодого писателя. Германн Гессе в кругу друзей.

Ателье Otto Hofmann. Музей под открытым небом Beuren. Фото: Елена Невердовская

Книги – это слова. На слух, на вкус, на ощупь. Часть первая

Текст: Майя Ставитская

"Да будь я и негром преклонных годов..." В кабинете русского-литературы над доской вырезанными из пенопласта буквами. Ленин - оно конечно, велик, - думалось, - Но чтоб взять вот так, да и выучить русский только за то? Хлипкая мотивация, на деле оказалась единственно верной. Все, что делаешь, руководствуясь значимыми для себя самого соображениями, имеет больше шансов на успех, чем социально навязанное. Хотя бы даже казалось, что там здания из стекла и бетона, а здесь воздушные замки.

Пока объясняла себе старательно, что стыдно в современном мире английского не знать; и может быть когда-нибудь поеду, как без языка буду; и новые перспективы откроются; профилактика альцгеймера, опять же - все было ни о чем, все пустое Стоило признаться: хочу читать Кинга на английском - в сторону языка повлекло с неумолимостью водоворота. Даже не так, гравитация проявилась, притянуло. С французским был "Маленький принц" Экзюпери, с испанским Исабель Альенде (написано много, на русский язык переведено - по пальцам одной руки пересчитать можно). На итальянском ничего не читала, как-то не сумела придумать, зато по-немецки Ремарка, а по-португальски Коэльо и мне без разницы, что говорят нынче все, кто есть кто-то.