Фантом писателя. Об опасной вере в тотальность искусства

Текст и фото: Елена Невердовская

Друг пообещал прислать новую книжку. "Только смотри, там не все правда!" - предупредил он. Но кто бы сомневался? Разволновалась. Ждала, бегала к почтовому ящику. Через пару недель книга оказалась там, где не ждали. В ящике электронном. Оказывается, сломался принтер et cetera. 

Распечтала, начала читать. Удивилась, что это вдруг - воспоминания детства? Неужели мало современных дел там, в Вене на зелёных дунайских холмах. Приготовилась судить непредвзято и строго, но случился облом: друг написал, что погорячился, это не книга, это частный подарок, а все слабые места он и сам осознает. 

Поэтому пишу не о книге, а о частном подарке: душевно, предвзято, то и дело впадая в воспоминания об общем прошлом.

Сергей Спирихин - старый друг, художник, писатель, "Новый тупой", перформансист, философ-сёист. Его северодвинское детство сразу напомнило мне "Облако-рай". 

Об этом фильме Спирихин рассказал мне как-то, не помню когда и по какому поводу, давно. Что именно, уже и не вспомню, но это и не важно. Важен сам фильм, персонаж, песня - все как-бы про парня, оставшегося в своём северном городке. Спирихин же - из уехавших ещё в незаконченном детстве.

После 8-го класса он улетел поступать в Ивановское художественное училище. Как сам рассказывал (этого нет в книге) со специальным сшитым для денег кармашком в трусах. Мама настояла, 14-летнему пацану было стыдно прятать деньги в трусах. 

Описанное в «подарке» северодвинское детство показалось мне похожим на "Левиафан", таким "приквелом". Фильм я не видела, только разглядывала в многочисленных блогах фотографии тех мест, где все это снималось. Мне представился герой «Облако-рай», который достиг уже зрелости и так и не уехал из своего северного городка. Взрослый, хотя еще не старый. Очевидно, спирихинский ровесник, однокашник, не уехавший в Иваново, не живший в Ленинграде, потом в Ташкенте, потом в Петербурге, потом в Вене. Оставшийся где-то там, у северных морей.

Одним словом, это - начало.  

Атомные подлодки, как background. В жизни - детские события, подоконник, банки, гупии, училка, друг, смех, политинформация, девочкины записки, смех, игры, прятки, молния, рисовать Ленина разрешено только "иконописцам", сухой асфальт весной, уроки, болезни, конституция, Брежнев, игра, субботник, пионеры как вурдалаки, чужая песня, своя. 

Кроме Северодвинска есть ещё и вологодская деревня, где все иначе и совсем не городские дела, и совсем другой язык, сенокос, дед, ягоды, жизнь, отсутствие  советской власти, существование бабки-знахарки, комары, трава, сенокос, молоко, вологодское масло, студенческий театр, «Аленький цветок». 

Я читала и сама себе удивлялась: вот Спирихин, неужели он в школе учился? Делал домашку, решал задачки? И называл  мамку мамкой ? Нет, о существовании мамы я знала, я видела еду, которую она давала сыну с собой, когда он возвращался из Северодвинска в Ташкент через Санкт-Петербург в начале 2000-х, - жареную рыбу и соленые грибы и варенье в баночках, все было аккуратно завернуто в белые тряпочки, лоскутки старых застиранных простыней.

Помнить-то помнила... Но способности моего воображения не хватало, мне трудно было все это представить: сенокос и походы в лес, школьные занятия и субботники, быт, дом, еду. Чужое детство. 

Единственное, что мне удавалось вообразить: смешливость мальчишек, разыгрываемый театр, рисование, копирование карт и картин. 

Парадокс, нет? Видеть и знать человека, воспринимать его здесь и сейчас и совершенно не интересоваться, что было до, откуда он пришёл и как стал вдруг таким? Воспринимать только писателя и художника Сергея Спирихина - как сгусток творческой энергии, как само безграничное и не всегда осмысленное творчество, художника только ради художеств, игрока словами из отдельных букв, жонглера смыслами без значений, философа  «ничего всерьёз». 

Ну вот и пример такого моего отношения в действии, в реальной ситуации, подробное изложение историй, случившихся во время приезда моего венского друга Сергея Спирихина в Германию к нам домой в 2007-ом. 

Читатель и его фантом

Сентябрь 2007

Все мои проблемы двух последних дней по всей видимости имеют один корень. А именно: я думаю, что все писатели и художники в реальной жизни полные идиоты. И им вообще нельзя доверять. И за ними надо следить, как за маленькими. И брать на себя полную ответственность, олицетворяя зрелость, нормальность и здравый смысл.

История №1: Я показывала Спирихину Дюссельдорф Медиахафен, потом мы были в Лисичке, потом из-за дождя не дошли до набережной Йозефа Бойса и двора, в котором стоит дерево, где сидел когда-то великий Гете. То ли дуб, то ли гингко. И я еше раз пожалела, что не купила в августе за 1,5 евро росток этого ископаемого... (гингко, т.е.)

И вот мы приехали на вокзал, и Арсений опять захотел есть, и ему надо было купить донатс, а Спирихину надо было купить пиво. Расставаясь на 5 минут (и на мнговение прощайтесь, когда уходите на век...), я четко определила место встречи: вот тут, - сказала я, - под 11 платформой. И вот прошел первый поезд, потом второй. Мы с Арсением стояли под 11 платформой, вместе и поочереди. Дама в белом костюме и черных туфлях с веточкой желтого тополя и маленький мальчик в белой рубашечке и австрийско-тирольской жилетке с серебрянными эдельвейсами. Когда Арсений отходил поискать Спирихина то в одну то в другую сторону, ко мне никто не подходил. Когда я уходила, то к Арсению – обычно в те моменты он держал желтую веточку – подходили многочисленные взрослые, думая, что мальчик потерялся. Но он стоял, как вкопанный. Стойкий оловянный солдатик с эдельвейсами на жилетке и веточкой в руке.

Так прошло 40 минут. Мысль стала работать. В том, что Спирихин не знал названия города, где мы живем, у меня сомнений не было. Сомнения были только, а есть ли у него записная книжка в портфельчике с собой, и написан ли там адрес, куда ему надо ехать. Я вышла на заднюю сторону вокзала, думая, что он закурился там с бомжами и таксистами и потерял счет времени. Даже бомжей там не оказалось, только таксисты.

Прошло еще 20 минут. Я обратилась за помощью к сотрудникам дойче бана (железной дороги), которые тоже стояли около 11 платформы, потому что там находятся автоматы, в которых пассажиры должны покупать билеты на поезда и электрички. Два сотрудника  дойче бана дали мне совет, дать объявление в информации. Но он не говорит и не понимает по-немецки, - сказала я. Они развели руками.

На салфетки от Лисички я написала имя Спирихина латинскими буквами, свой адрес и свои телефоны. И пошла в информацию. Там, была длинная очередь. Так прошло 10 минут. Дама из информации как следует не вникла в ситуацию: она объявила на весь вокзал, но это было без повторов и длилось ровно 5 секунд. Когда я вернулась к 11 платформе, Арсений там стоял как вкопанный, правда двое из дойче бана уже решили везти мальчика в полицию, думая, что мама предательски его бросила. Я им рассказала, что было объявлено, и что я оставила записку на информации с просьбой если что, то сообщить. Они заметили, что большего и сделать нельзя, и поспешили исчезнуть. Но я решила, что надо еще что-то предпринять: вдруг Спирихин потерялся, потерял портфельчик, память, идентичность и прочее? Все ведь могло случиться, что с того, что он только 1,5 часа со мной нормально разговаривал? Разве можно верить в соответствие видимости и реальности? Разве можно верить в писательский здравый смысл?

И тогда, как за последнюю соломинку я схватилась за службу безопасности дойче бана. Тоже два молодца: они послушно кивали и повторяли, что эти мужики все равно что малые дети, за ними все время присмотр нужен. И Арсений вставлял свое взволнованное слово, про синюю кепку. На это они улыбались еще больше и убеждали, что узнают его где бы он ни был: русских они узнают издалека. Молодцы из службы безопасности взяли у меня вторую салфетку из Лисички с данными о потерявшемся странному русском писателе из Вены и моим адресом и пошли дальше нести свою службу. А я сказала Арсению, что мы бросаем свою вахту и едем домой. 

Когда мы сели в поезд, Арсений сказал: ну а что мама, ну та что в Вене? Он забыл, как звучит на всех ему знакомых языках жена или женщина и забыл, как ее зовут. Имелась ввиду Инга. Она там ведь будет плакать, - заявил мальчик и сам заплакал. Полдороги пришлось его гладить по головке и убеждать, что все не так страшно. (Тут, кстати, вспомнилась старая питерская история: зима, я веду Арсения утром в детский сад. А дома остался один Гарри.Арсений интересуется, что он делает: дядя Игорь спит, - говорю я. Проснется, орать будет, - не сомневается сынок).

И вот когда мы уже подъехали к Лангенфельду, позвонила Сима и сказала, что пришел ОН. Кто он? – спросила я. Кто-кто, - сказала Сима, - Спирихин пришел....

В свое оправдание, Спирихин сказал, что он думал, что надо было успеть на поезд. А он с разгона помчался на 14 платформу, а потом понял ошибку, пришел на 11 и поехал нас догонять. И ему даже в голову не пришло пройти мимо места, где мы договорились.

Вот.

История №2. На следующее утро, Спирихин, как тать, сбежал из дома, курить, пить, гулять. Это, понятное дело, самые писательские занятия. Он был очень скромен, ключей не взял, а внизу в подъезде вставил коробочку с сигарами, чтобы дверь не захлопнулась (чем привел соседей в состоянии шока, они стали запирать на ночь входную дверь). После этого, мы встали,  я провожая Виталия на работу спустилась вниз, имея ключи в кармане, взяла газету и вернулась домой. Через какое-то время, я вытащила ключи из кармана халата и, как мне казалось, положила возле телефона в прихожей. Потом ушла Сима, потом опять вышел Спирихин - курить, пить, сидеть на скамеечке. И вот тут мы стали собираться в дорогу. Рюкзак, еда, порфель, последний обмен любезностями. Ключей на месте нет. На первый и на второй взгляд, их нет нигде на поверхности. Но и времени уже нет, ведь надо еще перед поездом пройти мимо собора до места, где разливают Кельш. Я звоню Симе и говорю ей, что иду без ключей. Мы обуваемся и я хлопаю дверью. Оказывается, Спирихин вынес только рюкзак, но сумку оставил в квартире. Ужас! Нет, не ужас, - говорит он. И ничего там нет важного кроме Хайдеггера, Ильянена и моих листочков... Я говорю нет, это ненормально. Надо что-то делать. И вот, опять вдогонку: я звоню Симе, Сима везет ключи, сажу Спирихина на электричку в Кельн, потом мы с Арсением бежим домой, открываем дверь, находим портфель, переворачиваем все в поисках моих ключей, их не находим, зато мальчик хороший приносит мне «свой ключик», о котором я забыла и который оказывается от входной двери! Какой хороший у меня сыночек, думаю я, наверняка, не писатель.

А дальше мы едем в Кельн и за 3 минуты до отхода поезда на Вену попадаем на нужную платформу. И там опять нет Спирихина. Я смутно помню вагон №258, но так как его там нет, я ношусь с Арсением вдоль поезда. И понимаю, что осталось меньше минуты – подхожу к очередному сотруднику дойче бана и опять начинаю объяснять все про писателей, их идиотизм и их рассеянность. Это действует, но не в нужную сторону: А почему Вы уверены, что он в поезде? .. И тут я вижу его, опять с бутылочкой на другой стороне платформы. В результате он садится в вагон, оправдываясь, что не стоял на месте, а бегал в поисках нас вперед и назад, и восхищаясь нашей мобильностью. А мы с Арсением остаемся на платформе. Последние любезности на границе поезд-путь, потом двери с привычным присвистом закрываются и поезд трогается. Арсений еще долго бежит рядом и машет рукой.

Ключи до сих пор не найдены.